Кашина Л.С. "Голос из прошлого"

В архиве Дома-музея Павла Васильева есть несколько уникальных аудиокассет с воспоминаниями современников П. Васильева в Москве: С. А. Поделкова, И. М. Гронского, Е.А. Таратуты и др.
Сегодня мы познакомим Вас с воспоминаниями Евгении Александровны Таратуты о встречах с Павлом Васильевым.

Жизнь Евгении Александровны была сложной. Отца арестовали в 1934 году. Всю семью выслали в Сибирь. В 1939 г. Евгения сбежала из высылки  в Москву. Помог девушке не пойти вновь по этапу Александр Фадеев. Она стала работать в журнале «Красная новь», но в 50-м, уже после массовых репрессий, её арестовали. Уничтожили архив. И только по ходатайству матери и одного из депутатов, после смерти Сталина, она была освобождена.
Прошло много лет. В начале 90-х стали открываться архивы, возвращаться из небытия имена, которые были преданы забвению, были под запретом. Васильеведами налаживались связи с оставшимися в живых современниками П.Васильева. Был найден и адрес Е.А. Таратуты.
Вот что вспоминает об этой встрече С.И. Гронская:
…«Дверь открыла дочь Евгении Александровны Татьяна, она и проводила нас в небольшой кабинет, заполненный книгами, газетами, журналами – они были везде. Навстречу нам поднялась седая, невысокого роста, женщина. Её приветливая улыбка разгладила морщинистое лицо. Знакомимся, я знаю её заочно по рассказам отца, с которым они вместе работали в 60-е годы в Институте мировой литературы им. Горького АН СССР. Страстью её исследований была жизнь и творчество легендарной писательницы Этель Лилиан Войнич, с которой она виделась в Америке.
Евгения Александровна очень живо реагирует на вопросы о Павле Васильеве, которые задает Л. Г. Бунеева. Спросили: можно ли включить магнитофон? Евгения Александровна утвердительно кивает и начинает рассказывать о себе, своей сложной судьбе. У неё скрюченные, от лишений и болезни пальцы, но она ловко перебирает бумаги, сама печатает на машинке. Постепенно, бережно переходит на рассказ о встречах с Павлом Васильевым в Издательстве, в котором она работала. Евгения Александровна много и долго может рассказывать – жизнь её насыщена встречами с разными людьми, но кажется, что воспоминания о Павле Васильеве ей особенно дороги»./запись с аудиокассеты/
«Паша очень дружил с Николаем Ивановичем Ановым. Они были дружны ещё с Сибири. И, когда Павел приехал в Москву, он встретился с                 Н. Ановым. Они жили одно время в Кунцеве. Познакомилась я и с Пашей, и с Николаем Ивановичем в редакции журнала «Красная новь» в 1931 году. Я пришла в этот журнал как студентка филфака МГУ. Нас посылали на практику в литературные журналы. Это был самый интересный литературный журнал того времени. В журнале было суматошное время.
Редактором журнала недавно стал Фадеев. Они напечатали повесть А.Платонова «Впрок», за который Фадеев получил выговор. Сталин взбесился, когда прочитал. Он тогда читал очень много, следил за всеми изданиями. Повесть «Впрок» только недавно была переиздана, до этого она не издавалась. Повесть о коллективизации. Подзаголовок был «Бедняцкая хроника». Сталин зачеркнул слово «бедняцкая» и написал «кулацкая». И поперёк первой страницы написал слово «мерзавец» по адресу Платонова. И Платонову были закрыты все дороги. Фадееву пришлось каяться. Он писал покаянные статьи. Но, в общем, в редакции была суматоха. Но тем не менее, это был ведущий журнал того времени и Фадееву было дано задание объединить рапповцев и попутчиков, чтобы это был журнал для всех. Журнал «Октябрь» был только рапповский, как и журнал «На литературном посту», а журнал «Новый мир» считался журналом для попутчиков, для интеллигенции. И вот Фадееву велели всех объединить. И он, как человек очень талантливый, дружелюбный по своей натуре, раз в неделю собирал в редакции поэтов и писателей Москвы, приезжали литераторы и из Ленинграда. Мне очень повезло, потому что здесь я с ними со всеми познакомилась. А секретарём журнала был Николай Иванович Анов. Приехал он из Сибири. До революции был в Питере. Печатал свои очерки и рассказы во многих газетах и журналах. Его тогда заметил Горький. И когда Анов приехал в Москву, Горький сразу взял в его редакцию журнала «Наши достижения». А потом он перешёл работать в журнал «Красная новь» и был там, собственно, душой журнала. Потому что Фадеев приходил-уходил, членами редколлегии были Вс. Иванов и Леонов, зав.отделом – Крицкий-Корабельник. Они тоже приходили и уходили, а Николай Иванович постоянно находился в редакции. Литераторы приезжали из Ленинграда: приезжал Юрий Тынянов, приезжал Борис Житков. Из Сибири приезжал Николай Клюев. Все выступали, читали что-то своё. Пастернак приходил очень часто, читал свои произведения. И вот на эти вечера приходил и Паша Васильев. Он сразу производил впечатление своей необычайной яркостью, красотой. У него были крупные такие завитки волос. Тонкие губы. Когда он читал стихи, они у него как бы отдельно шевелились. Ноздри раздувались, и такое впечатление было, что он живёт этими стихами. Они у него внутри просто клокотали.
А мои впечатления такие: стихи он читал прекрасно, стихи какие-то необычные, они в себе носили отзвук степей, Сибири, Казахстана и он сам очень любил поэзию и поэзия жила в нём. Но честно скажу, что писал он и такие «охальные» стихи. Я была очень застенчива, скромна, а ему нравилось меня дразнить. Загонит меня куда-нибудь в угол, мне деваться некуда, стоит передо мной широкоплечий, красивый и начинает читать стихи, прямо на меня. Я ему говорю «Паша я не хочу слушать, мне некогда, а он всё равно читал. А затем спрашивал: «Ну как?» Наверно ему нужно было кому-то прочитать…
Его первой широко известной возлюбленной была женщина старше его на 10 лет. Это Наталья Кончаловская. Ей он писал такие стихи, что и повторить невозможно. Я сейчас многое не помню, столько лет прошло, но запомнила строки: «Проказница, ты ж туфель не сняла». Всех строк я конечно не запомнила. Мы знали, что это посвящение Наталье Кончаловской. Михалкова тогда ещё и на горизонте не было. Потом-то я её хорошо знала… 
Паша приходил, точнее сказать, он всегда врывался в редакцию. А редакция размещалась так: это было большое какое-то деловое помещение в самом центре, около Новой площади, на 2 этаже, как сарай, такое огромное было помещение. В начале кусочек был отгорожен такой фанерой, там был склад и в нём жил и спал, Вася Борохвостов, тоже студент, а в конце, так же отгороженный фанерой, был кабинет Фадеева. Фадеев проходил в глубину, всегда со всеми здоровался, очень был внимателен. Леонов проходил, не глядя, и здоровался только с Ановым. Павел врывался, здоровался со всеми, что-то начинал рассказывать Николаю Ивановичу. Иногда приходил с девицами и говорил: «Знакомьтесь, моя жена», на следующей неделе приходил с другой девицей и говорил: «Знакомьтесь, моя жена». Один раз он пришёл в каком-то таком приподнятом настроении и говорит: «Я строю коммунизм». Николай Иванович спрашивает: «И как же ты строишь коммунизм?». – «Знаешь, мы вчера вечером немного выпили, а ночью все заборы сняли, чтобы все коллективно жили». 
Можно себе представить, что творилось тогда в посёлке.
Паша обычно не дожидался вечеров званных. Он приходил в любое время и начинал читать свои стихи. Они из него прямо лились потоком. Вернее, это было как извержение вулкана.
Иногда он был настолько занят своими стихами, что не мог остановиться. Для меня стихи были такие незнакомые, эти степи… Его слушали все внимательно, с удовольствием. Если заходил кто-то случайно, и ему нужно было свои дела решать, бросали всё и слушали его стихи.
Читали на таких вечерах Фадеев, Пастернак; Тынянов читал свои стихи, очерки. Читал свои произведения Клычков, Леонов, Вс. Иванов. Вс. Иванов был доброжелательным, спокойным. Когда он приходил в редакцию, то атмосфера была доброжелательная, тёплая. Пастернак был очень замкнут в себе, но тоже читал стихи, любил людей, и так получилось, что он очень хорошо ко мне относился, а я очень любила его стихи. Он, конечно, подписал бы мне свою книгу, но тогда это было не заведено. С Квитко я очень дружила, он мне все свои книги дарил. Когда меня арестовывали, это было в 50-м году, все титульные листы с его автографами вырвали. Случайно сохранилась одна книга и одно его письмо.
26 толстых общих тетрадок-дневников со стихами при аресте у меня взяли и сожгли. Мне показали акты о сожжении.
Когда меня арестовали, моя мама пошла к Топчему, как к депутату, ходатайствовала, потом он сам стал хлопотать. Меня освободили в числе первых, в апреле 1954 года, когда я вернулась, ещё никто не возвращался. Ну вот, а потом, когда все вернулись, в Москве у меня было очень много друзей. Раньше мы собирались все солагерники в день смерти Сталина и радовались освобождению. Сейчас никого нет. Одна уехала в Канаду, ей всё время казалось, что за ней снова придут, одна живёт в Белоруссии, третья жила в Армении. Многих уничтожили. У меня есть списки участников I съезда СП, половина из них была уничтожена. Я тогда работала в детской библиотеке, меня не тронули. Иногда печатали. Денег не хватало. Мы просто голодали. Было трудно, иногда нечего было надеть. И я старалась никуда не ходить.
По жизни мне всегда нравилось ценить хорошее, поддержать человека. Наша детская библиотека была лучшей библиотекой в Москве. Это позволило мне не оторваться от литературной жизни, знать многие произведения. Я была дружна с Я.Смеляковым.
Поэма «Соляной бунт» Павла Васильева для меня представляла познавательно-этнографический элемент. Я узнала обычаи, традиции народа, о котором я никогда не знала, и познавала из этой поэмы. Павел читал отрывки из поэмы. Яркие картины жизни, быта, завораживали, а порой и ужасали.
Павел Васильев был слишком молод, когда его уничтожили. Что бы он мог создать, если бы остался жить дальше?! Даже его юношеские стихи удивительны, прекрасны, профессиональны, ярки и самобытны. Это большой поэт!»
… Прощай, мой друг! Прощай, прощай, поэт.
Я по душе киргиз с раскосыми глазами.
Вот потому и искренен привет,
Вот потому слова – про многое сказали…

Друзья Павла Васильева уже ушли, остались только их воспоминания…
Удивительное чувство охватывает, когда слышишь голос, встречаешься с современниками П.Васильева. Даже если человека только слышишь, чувствуешь по голосу, по интонации как он относится к Павлу Васильеву. Очень мало осталось современников поэта, с которыми жизнь, яркая и трагическая, сводила П.Васильева.
Жизнь,
Ты обступила кругом меня,
Всеми заботами
Ополчилась.
Славлю тебя,
Ни в чём не виня,
Каждый твой бой
Считая за милость.

В последние годы, я знала только одного – Сергея Михалкова. Но он из стана недоброжелателей. С васильеведами предпочитал не встречаться. Мне удалось встретиться с Сергеем Владимировичем, но я умолчала, нет, не солгала, а умолчала о том, что я директор не просто литературного музея из Казахстана, а именно Дома-музея П.Васильева. Возможно, он и не согласился бы тогда встретиться со мной. Он очень тепло говорил о Казахстане, о талантливых литераторах, о доброте и гостеприимстве казахского народа. Ведь в годы войны семья Михалковых была эвакуирована в Алма-ату. Но неприязнь к П. Васильеву, к сопернику и в поэзии, и в жизни, осталась у него на всю жизнь. Об этом говорили современники Павла Васильева, об этом говорят документы. Поэтому каждое воспоминание тех, кто знал поэта, с кем пересекался его творческий путь для нас бесценны.
Совсем недавно ушёл из жизни и Сергей Михалков. Тайну своих взаимоотношений с Павлом Васильевым он унёс с собой.
Ушла из жизни и Евгения Александровна Таратута, а её голос звучит в Доме-музее её современника, поэта Павла Васильева.

Л.С.Кашина

Опубликовано в газете «Звезда Прииртышья» № 105 от  15 сентября 2009 г.